У Виктора Чернова было все, чтобы стать героем революции, — пронзительные карие глаза, грива кудрявых с проседью волос, удивительный ораторский дар. А также боевое прошлое: в борьбу против царизма он включился еще гимназистом.
Содержание
Обучение и интерес к борьбе с царским режимом
Как и многих, уйти в революцию его подвигло не только недовольство деспотизмом власти, но и конкретные семейные обстоятельства. Виктор, родившийся в 1873 году в приволжском городке Хвалынске, был сыном уездного казначея. Когда ему исполнился год, мать скончалась после очередных родов. Отец, оставшись с пятью малышами на руках, с горя запил, а потом женился снова. В семье появилось еще пятеро детей – ими мачеха и занималась, оставив приемышей без присмотра.
«Я рос в значительной мере беспризорным, предприимчивым, своевольным бродягой», – вспоминал Чернов. Все свободное время он проводил на Волге: ловил рыбу, играл с бедняцкими детьми, а иногда брал лодку и уплывал далеко в затоны. При этом был отличником в начальной школе и легко поступил в Первую саратовскую гимназию. Семью он покинул с радостью, будто вырвался из клетки, тем более что в Саратове уже учились его брат Владимир и две сестры, помогавшие освоиться в чужом городе.
Саратов был тогда одним из центров революционной пропаганды, не миновавшей и братьев Черновых. В голове Виктора царил хаос: он то мечтал о революции, то пылко молился, то сочинял стихи в духе Некрасова. Получал двойки, дерзил учителям – в итоге отец перевел его в гимназию Дерпта, нынешнего Тарту. Там юноша немного успокоился, но в Московском университете, куда он поступил в 1892 году, идейные метания начались снова. В результате Виктор примкнул к народникам, но признавал заслуги и их оппонентов – марксистов.
Тех и других объединял общий враг – царский режим, в борьбе против которого Чернов не исключал использование никаких средств, в том числе и террора. В этом он разошелся с народническим «гуру» Николаем Михайловским и начал собирать вокруг себя единомышленников. Процесс был прерван арестом в 1894-м. Отсидев почти год, молодой бунтарь был выслан в Тамбов, где занялся работой в земских учреждениях. Попутно он писал одну за другой статьи и выступал уже как видный теоретик народничества. Среди его ближайших последователей была молодая учительница Анастасия Слётова, ставшая вскоре женой Виктора Михайловича и матерью двоих его детей – Бориса и Марии.
Как и его товарищи, Чернов считал главной силой будущей революции крестьянство. Но обращать его в свою «веру» планировал не «хождением в народ» образованных горожан, а воспитанием революционеров из крестьянской среды. Для этого требовались партийная организация и партийная газета, а создать то и другое можно было только за границей. В 1899 году супруги Черновы, к которым уже приглядывалась полиция, выехали в Европу.
Сотрудничество с эсерами
Посетив Цюрих и Париж, Чернов обосновался в Женеве, кишевшей русскими эмигрантами. Созданная им Аграрно-социалистическая лига издавала листовки и брошюрки для крестьян, но без видимых результатов. «Так можно работать еше сто лет!» – возмущался соратник Чернова Михаил Гоц. Подарком судьбы стал приезд из России эмиссаров новорожденной партии социалиетов-революционеров – Григория Гершуни и Евно Азефа. Эти решительные люди признавали важность пропаганды, но главную роль в борьбе про тип царского режима отводили террору. На переговорах в Женеве эсеры нашли общий язык с членами Аграрно-социалистической лиги Чернова и объединились с ними, заодно доверив им издание газеты «Революционная Россия». Обязанности поделили к общему удовольствию: Чернов писал статьи и выступал с речами, Гершуни и его Боевая организация готовили покушения на «царских сатрапов».
О рождении партии мир узнал в начале 1902 года, и русская полиция сразу же обратила на нее пристальное внимание. Но опоздала: уже в апреле давний знакомый Чернова Степан Балмашёв застрелил министра внутренних дел Дмитрия Сипягина. Два, года спустя другой эсер, Егор Сезонов, убил преемника Сипягина – Вячеслава Плеве. К тому времени Гершуни был арестован, а Боевую организацию возглавил Азеф – на самом деле агент охранки, но ему свято верили Чернов и все эсеровское руководство. Скоро в России началась революция, и Азеф, стремясь избежать возможных подозрений, срочно организовывал все новые и новые теракты.
В разных концах страны сторонники эсеров брали в руки ножи, пистолеты, самодельные бомбы. Убивали не только полицейских и чиновников, но и приверженцев других политических партий, идейных противников. Чернов, напротив, выступал за объединение всех врагов режима. После выхода манифеста об учреждении Государственной Думы от 17 октября 1905 года он нелегально приехал в Петербург и уже в декабре провел в занесенной снегом гостинице «Турист» в Иматре (ныне Финляндия) первый съезд партии эсеров. На нем было решено бойкотировать выборы в Думу, хотя социалисты-революционеры вполне могли получить в ней большинство. Ставился также вопрос о ликвидации Боевой организации и отказе от террора, но он так и остался нерешенным. Между тем оказался ликвидирован первый брак Чернова: его новой спутницей жизни стала Ольга Федорова (по первому мужу), дочь писателя Елисея Колбасина. Виктор Михайлович удочерил ее двойняшек Ольгу и Наташу, которые впоследствии носили его отчество, а позже у супругов родилась дочь Ариадна, верная хранительница памяти отца.
Революция постепенно шла на спад, и эсеров все чаще арестовывали и отправляли в тюрьмы и на каторгу. В июле 1906-го, накануне роспуска Думы, полиция разгромила редакцию партийной газеты «Голос», издававшейся в Петербурге. Чернов сумел сбежать, прыгнув со второго этажа, после чего вынужден был скрываться в Финляндии. В начале 1908-го он выехал в Лондон – так началась вторая его эмиграция. Анализируя причины провала Первой русской революции, Чернов пришел к выводу, что стремление отказаться от террора было ошибкой. поскольку «аргумент бомбы» представлялся ему единственным, который способна понимать власть. Новый виток террора мог раскрутить только Азеф, но тут журналист Владимир Бурцев разоблачил его как предателя. Удар был страшным: Чернов вышел из состава ЦК партии эсеров, отрекшись от роли лидера, и думал вообще бросить политику. Ругал себя за доверчивость, ведь няня его детей сразу распознала в Азефе полицейского агента!
Чернов уехал во Францию, в Париж, а потом в Италию, где на наследство жены купил на берегу моря дачу, которую в честь дочери назвали виллой «Ариадна». Там он безбедно жил несколько лет, дружил с Горьким, принимал у себя известных европейских социалистов – от Розы Люксембург до будущего дуче Бенито Муссолини. Писал статьи в журнал «Заветы», а между делом переводил любимого (наряду с Некрасовым) поэта Эмиля Верхарна.
К политике он вернулся с началом мировой войны. Тогда как многие эсеры выступали за поддержку национальных правительств перед лицом внешней угрозы, Чернов резко осудил «мировую бойню». В том числе принял участие в конференции социалистов, проходившей в сентябре 1915 года в Циммервальде. Там он впервые встретил Ленина. Позже Чернов писал о вожде большевиков:
«Как человек, у которого “истина в кармане’’, он не ценил творческие усилия других людей, не уважал чьи-либо убеждения, ему была чужда восторженная любовь к свободе, которая присуща независимому творческому духу».
Однако он признавал Ленина «великим человеком», в то время как тот называл Чернова «самовлюбленным дурачком» и «героем мелкобуржуазной фразы». Тогда они оба были эмигрантами, не мечтавшими о возвращении на родину и тем более о власти. Но скоро все изменилось.
Мужицкий министр земледелия
Как и Ленин, Чернов узнал о Февральской революции в Швейцарии. Как и Ленин, он тут же начал искать возможность вернуться в Россию. Ленину помогла это сделать Германия, а Чернову – Великобритания: пароход тайно доставил эсеровских лидеров в Швецию, откуда до Петрограда они добирались уже на поезде. На Финляндском вокзале Чернова встретили четырьмя днями позже Ленина, но не менее пышно; и вскоре идеолог эсеров был избран товарищем (заместителем) председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
Крестьяне, взявшие в руки винтовки, на время оказались главной силой в стране, и влияние эсеров стремительно росло. В мае 1917 года Чернов стал министром земледелия во втором составе Временного правительства – «мужицким министром», как его называли. Охрипнув от непрерывных речей, он встречал в порту приехавшую из Англии семью, а также молодую эстонку Иду Сырмус-Пыдер, вскоре ставшую секретаршей Виктора Михайловича и его третьей женой.
Па посту министра Чернов, от которого ожидали раздачи земли крестьянам, не сделал практически ничего. Лев Троцкий писал о нем:
«Революция, которая первой своей неразборчивой волной подняла партию эсеров на огромную высоту, автоматически подняла и Чернова, но только для того, чтобы обнаружить полную его беспомощность… Те маленькие средства, которые обеспечивали Чернову перевес в заграничных народнических кружках, оказались слишком легковесными на весах революции. Он сосредоточился на том, чтобы не принимать никаких ответственных решений, уклоняться во всех критических случаях, выжидать и воздерживаться».
Сам Чернов утверждал, что решить аграрный вопрос должно Всероссийское учредительное собрание, а до его созыва министр вправе заниматься только текущими делами. Крестьяне же тем временем самовольно делили землю, жгли и грабили помещичьи усадьбы. Чернов выступал против этого, даже грозил направить войска для пресечения грабежей, но тщетно. Большевики объявили его «лакеем буржуазии», а кадеты – «тавноразрушающим», будто бы получившим вместе с Лениным немецкие деньги за развал России. Обиженный министр подал на это, Чернов настаивал на принятии оставшимися депутатами подготовленных эсерами документов. Согласились не все; за спорами наступило утро, и начальник караула Таврического дворца матрос-анархист Анатолий Железняков произнес ставшую знаменитой фразу: «Караул устал!», «Как вы смеете?!» – крикнул Чернов, но матрос спокойно заявил: «Ваша болтовня не нужна трудящимся. Прошу разойтись».
Вечером депутаты снова пришли к Таврическому дворцу, но у запертых дверей их ждали солдаты с пулеметами.
«Революция обнаружила полную его беспомощность. Виктор Чернов сосредоточился на том, чтобы не принимать никаких ответственных решений, уклоняться во всех критических случаях, выжидать и воздерживаться»
6 (19) января был принят декрет ВЦИК «О роспуске Учредительного собрания». Начались аресты депутатов. Чернов отправился в Москву, потом в Самару, под крыло восставших чехословаков. Добравшись до Уфы, он выступил против союза эсеров с антибольшевистской Директорией, где заправляли кадеты. За это в Екатеринбурге колчаковские офицеры арестовали его и расстреляли бы, если бы не чехословацкий комендант города. Узнав, что белые объявили за его голову награду, Чернов решил пробраться обратно к красным. После долгого путешествия по лесам и степям он в марте 1919-го появился в Москве – наголо обритый, дочерна загоревший, совершенно неузнаваемый. В голодной и холодной столице Советской России он тайно прожил с семьей больше года: виртуозно уходил от чекистов, иногда даже выступал на рабочих собраниях – и снова исчезал. Один из руководителей Московской ЧК Станислав Мессинг якобы поклялся не есть белого хлеба, пока не поймает неуловимого вождя эсеров. Но так и не поймал: в августе 1920-го тот сам покинул родину, перейдя по чужому паспорту эстонскую границу.
Тихий конец
В Эстонии Чернов наладил выпуск эсеровской газеты и попытался восстановить партию. Когда в Кронштадте вспыхнул мятеж, он призвал всех эсеров отправиться на помощь восставшим. Отозвались единицы: едва вырвавшись из России, эмигранты не спешили «отрывать задницу от тепло насиженного места и садиться ею на неприветливые скалы севера», как писал Чернову его эмиссар на Западе Иван Брушвит. Советские дипломаты потребовали от эстонцев выдачи Чернова, и в 1922 году он с женой перебрался в Берлин. Видевший его там журналист Роман Гуль так описал первого и единственного председателя Всероссийского учредительного собрания:
«Скроен Виктор Михайлович – необъятнейше. Руки короткопалые и громадны, как шатуны. Любит детей. Жизнерадостен. Речитативом-говорком говорил частушки на революционные темы. Частушки были преталантливые».
Вскоре Чернов оказался в Праге, где писал мемуары и снова пытался объединить эсеров, которые все больше разбегались по разным эмигрантским углам. Оставшись без партии, он сохранил авторитет в международном социалистическом движении. Много ездил по миру, побывал даже в Палестине, с интересом присматриваясь к сионистским коммунам. Когда немцы захватили Чехословакию, перебрался в Париж, оттуда – в Нью-Йорк. С годами даже его богатырское здоровье стало сдавать. Не завершив мемуары, он умер от пневмонии на руках родных 15 апреля 1952 года. О его смерти не сообщили не только советские, но и большинство эмигрантских газет. Лишь через много лет на родине снова прозвучало имя Виктора Чернова – даровитого публициста и бездарного политика, искренне любившего свой народ, но так и не сумевшего принести ему реальную пользу.
© Иван Измайлов